Илюха был отличный парень, но его желание поговорить, причем в форме не диалога, а монолога, иногда очень сильно напрягало.

Ринат вздохнул и, покачав головой, занялся инсталляцией необходимых для дела программ.

Илюха потоптался на месте и, поняв, что здесь у него слушателей больше нет, с деланно-деловым видом посмотрел на часы.

— Ладно, мальчики-девочки, мне пора. Если что, звоните.

— О’кей, — отозвалась Кеда.

— Как только соскучимся, обязательно позвоним, — с иронией добавил Ринат.

— Удачи, — бросил Илюха и повернулся к выходу.

— И тебе. — Кеда широко улыбнулась, но улыбки Илюха уже не увидел.

— Хороший мальчик, — сказала Кеда, когда Илюха вышел из квартиры.

— Угу, — согласился Ринат, не отрываясь от компьютера. — Только говорит много.

— Не такой уж это и большой минус, — усмехнулась Кеда.

— Угу, — снова согласился Ринат.

— В отличие от тебя, — продолжала мысль девушка. — В прошлую нашу встречу ты разговаривал со мной, а теперь, кажется, даже избегаешь на меня смотреть.

— Я… — пытаясь оправдаться, начал хакер.

— Я вижу две причины, — спокойно сказала Кеда. — Либо ты влюбился в меня, либо ты боишься меня.

— Да с чего бы я тебя боялся? — буркнул Ринат, чувствуя, как лицо заливает краска смущения.

— Влюбился? — Кеда засмеялась.

Смех ее был искренним, безо всяких намеков, и Ринат улыбнулся в ответ.

— Значит, ты меня не боишься? — уточнила Кеда. — А ТуФед как-то сказал, что не рискнул бы остаться со мной в одном помещении, когда у меня плохое настроение.

— У тебя плохое настроение? Скажи, кто тебе его испортил, и я ему голову оторву, — пошутил Ринат.

— У меня плохое предчувствие, — неожиданно серьезно произнесла Кеда. — Знаешь, говорят, у импов особенно развито инстинктивное чувство… Не знаю, как у других импов, а я своему чутью доверяю.

Ринат дослушал всю фразу до конца и только потом вздрогнул, осмыслив услышанное.

— У кого? — повернулся он к девушке.

— Брось, Ринат. — Кеда махнула рукой. — Не поверю, чтобы тебе не рассказали про меня.

Ринат покачал головой.

— Вчера Ворм сказал мне, что ты не хакер, а из боевого отдела. Но я не знал, что ты… ты имп…

Несмотря на старания Рината, последнее слово прозвучало как-то отчужденно — слово, характеризующее человека как отщепенца.

Кеда заметила это и невесело усмехнулась:

— Ты тоже…

— Нет, нет! — торопливо воскликнул Ринат. — Просто я первый раз вижу… таких, как ты.

— Думаю, что ты ошибаешься, — спокойно сказала Кеда. — Просто ты мог не заметить, что перед тобой имп. Это раньше, очень давно ставили имплантаты из титана, из различных сплавов, а современные имплантаты — полностью из биопластика, включая так называемые боеприпасы. Внешне человек ничем не отличается от других, даже обычное сканирование не может обнаружить биопластик. Я поэтому и летаю спокойно — аэроконтроль не может выявить импа. Такого, как я. Нас можно вычислить только когда мы проявляем свои возможности. Либо спектральный рентген — но это пока очень дорогая штука, чтобы ставить ее в общественных местах.

Кеда полезла в свою сумку, достала сигареты, закурила, уселась на кровать. Закурил и Ринат, не зная, что сказать.

— Зачем ты это сделала? — спросил он у девушки. — Я слышал, что у биоимплантации есть много побочных явлений.

— Не так уж и много, — ответила Кеда. — Самое заметное неудобство, часто напоминающее о себе, — приступы боли, возникающие примерно раз в несколько дней. Это как-то связано с нарушением ДНК… Я, если честно, не разбираюсь в этом. Сначала боль не очень сильная, но потом она нарастает и через несколько часов становится невыносимой. Наркотики, как ни странно, снимают боль. Приходится периодически нюхать порошок и чувствовать себя наркоманом.

Кеда глубоко затянулась.

— Практически во всем мире ношение имплантатов считается таким же преступлением, как и инсталляция, — сказала она. — Люди презирают таких, как мы, называют нас нелюдями, надругавшимися над своим телом и над своей жизнью. Ты в курсе, что у импа никогда не может быть детей?

Ринат покачал головой, а Кеда уже полностью перешла на холодно-равнодушный, даже в чем-то отрешенный тон и продолжала говорить, не глядя на Рината.

— Я ведь родилась не в Белоруссии, а в России, в Воронеже. Выросла в трущобке — так у нас называются окраины города. Это места, где никогда не бывает милиции, где твое знание компьютера не играет никакой роли. Там все решает сила. Сила и умение владеть оружием. Мне было двенадцать, когда я впервые убила человека. Убила не из каких-то благородных побуждений — мы хотели угнать машину, а ее хозяин попытался нас остановить. Нас было четверо, у всех было оружие. Стреляли все, но я была первой. И мне было наплевать. Потом были еще — в трущобке это вполне нормальное явление. Стычки с конкурирующими бандами, гоп-стопы… рано или поздно я должна была отправиться либо на небеса, либо в Райсу. Меня закрыли, когда мне было шестнадцать. Восемь лет в Райсе. Ты представить не можешь, что это такое. Там ведь не разделяют мужчин и женщин, все сидят вместе. А женщины в Райсу попадают намного реже, чем мужчины, — тем более молодые… Я прошла через ад в первые месяцы отсидки. Потом стала привыкать. Да только к той жизни нельзя привыкнуть. А потом к нам пришли люди из «Волхолланда», чтобы отобрать добровольцев. Хотя добровольцев — это мягко сказано. Материал для опытов. Что за опыты — они не говорили, а мне на самом деле все равно было. Я была согласна на все, лишь бы хоть ненадолго вырваться из этого ада, — а им я подходила. Подходило мое тело. Они выбрали несколько десятков человек — не знаю, чем они руководствовались, среди нас были и старые, и молодые — и доставили в какой-то бункер неподалеку от Москвы. Говорили, что вроде бы эти опыты имели отношение к некоему проекту «Вервольф», но никто не знал, что это за проект. Бункер был всего лишь чем-то вроде временной лаборатории. Там нам и делали операции по инсталляции биопластика, мышечной реставрации…

— Мышечной чего? — не понял Ринат.

— Реставрация мышц, — пояснила Кеда. — Мне ее не делали, но мои, так сказать, коллеги по опытам рассказывали. В мышцы имплантируют биокультуры на основе биопластика, и имп становится обладателем молниеносной реакции и невероятной силы. У меня только некоторые части из биопластика, а у тех, кто прошел реставрацию, совершенно другая структура мышц…

Кеда замолчала, закрыла глаза и несколько минут молча сидела, видимо, вспоминая. Потом вздрогнула, взяла из пачки еще одну сигарету.

— Несколько человек погибло во время инсталляций — биопластик не прижился. Остальных поместили в отдельные камеры под наблюдение. Нас изучали, обследовали… но это длилось недолго. До тех пор, пока охранники не допустили ошибку. Ошибку, которую мы сразу же использовали. Мы освободили друг друга, сквозь охрану прорваться удалось не всем, я не знаю, сколько точно человек бежало, но как минимум десять импов покинули лабораторию. Дальше все было легко. С моими новыми способностями я достала денег. В одной московской подпольной клинике из тех, в которых высокие цены, но никогда не задают вопросов, сделала пластическую операцию. Там же купила документы — и уехала из России уже гражданкой Белоруссии, благо в то время впервые после Беловежского конфликта стали более-менее налаживаться отношения, и к белорусским гражданам российские власти относились помягче.